ВРЕМЯ и "время действия"

Времени работать над проектом "Антохины" не было и нет.

Времени мало, а может его и вовсе нет?

Времени больше не будет.

Во всяком случае, для себя. На главное.

Моет литература и может и быть бессмертной, но для вечности нужно время, очень много времени, а двадцатый век "время" отменил.

Был и, даже есть, такой журнал "Новое Время" (странное название, времня всегда новое), есть американские газеты такие. как "Нью-Иоркское Время" или "Время Лос Анжелоса" -- словом, как и было предсказано, "времена прошли", кончились.

Ну так как же сказать о тех "временах, когда времени нет", если нет времени даже слово сказать?

А никак!

Для того время и пустили в расход, чтобы ничего сказать было нельзя.

8.27.05. Пора возвращаться к Чехову -- "Четыре Шутки и Смерть" (распределение ролей через десять дней). По-английски я пишу "и Похороны", хотя это последние часы Антона Павловича, а не его похороны. Подобный спектакль уже существует, поставлен к столетию со дня смерти в Бостоне русским режиссером Ереминым под названием "Чехов на Льду" (так везли тело в Москву из Германии).

Не знаю. Весной ставлю "В Ожидании Годо", опять только лето на русский?

Договора на "Антохиных" у меня нет -- а потому сроков сдачи рукописи тоже. Есть какой-то неясный "договор" с отцом, о котором знаю только я. А если не писать? Что изменится?

Что тут удивительного, что я так цепляюсь за свою жизнь, память? Вот береза за окном, холодно уже, я бы давно заснул до следующей весны, а она держится, видно, боится, что не сон, а смерть. Навсегда.

Так и я. За каждый листок... Я знаю, что это такое "навсегда".

Моя московская жизнь кончилась в 1980 году. Первого марта мне исполнился тридцать один и впереди была жизнь, которую я не знал и не чувствовал. Да что я знал, кроме моей московской жизни?

Она кончилась. "Я умер", так чувствовал. Так и было.

dramaturgy

...